Мне было всего шесть лет, когда не стало мамы. Весть о том, что я больше никогда её не увижу, потрясла меня.
Ничего ужаснее этого я не испытывал в жизни никогда, хотя было в ней потом много всего, что можно мягко назвать испытаниями. Помню, как разом рухнул весь мир, всё в нём изменилось и уже никогда более не стало для меня прежним.
Меня жалели, старались всячески утешить. Мужчины хлопали по плечу и говорили: «Держись, сынок!» Женщины гладили по голове, приговаривая: «Эх, сиротка ты наш!» А я молчал, не понимая, как может больше не быть мамы, почему она лежит молча и неподвижно, куда она уйдёт навсегда.Нас осталось три брата. Отец держался из последних сил, пока мог, но в один из дней он сдался и ушёл в запой, из которого так и не смог больше выйти. Нас раскидали по разным местам. Меня, самого младшего, забрали дальние родственники, жившие в посёлке, у которых не было своих детей. Помню услышанное тогда: «Поживи у нас до лучших времён». Но никто так и не смог мне объяснить, когда эти времена настанут для меня. И я жил – с тупой болью в сердце, чувствуя, как из моей маленькой раненой души сочится кровь. Видимо, чтобы облегчить мои детские страдания, вернуть мне интерес к жизни, они говорили: «Потерпи, мама скоро придёт и заберёт тебя с собой». Но я уже знал, что в этой жизни никогда больше не увижу её. Но я не спорил, делая вид, что верю. Мне не хотелось расстраивать добрых людей.
Прошли годы, но я хорошо помню приземистый барак, заваленный снежными сугробами, входную дверь, обшитую войлоком и дерматином. За дверью тамбур, заваленный хламом. В комнате стоит запах щей, напоминающий о маме и её вкусных обедах. Была зима, всё занесено снегом. Разгоряченный катанием с горки на санках, я вбегаю в дом и, услышав этот запах, останавливаюсь, замираю, словно боюсь спугнуть что-то бесконечно родное. Закрываю глаза, втягивая в себя аромат, и на мгновение забываю обо всём на свете. Мне кажется, что сейчас со скрипом распахнётся дверь, выглянет мама и позовёт меня в дом. Но проходит минута, другая – ничего. И в душе вновь пустота, а в сердце просыпается боль. Я стою у порога, как вкопанный, не зная, как вести себя в чужой для меня семье, принявшей меня, но так и не ставшей для меня родной. Я знаю, что сейчас меня накормят, уложат спать, погладят по головке, и наступит темнота, в которой я, семилетний мальчишка, останусь один, хотя рядом со мной добрые люди. И дожить до утра мне поможет только она – моя мама, незримо приходящая ко мне каждую ночь во снах, похожих на явь. Она придёт, сядет рядом и будет с любовью смотреть на меня, взяв в ладони мои ручки, а с первыми лучами солнца уйдёт в свою далёкую страну, растает как дымка.
Оставаясь один дома, когда взрослые уходили на работу, я молча звал её прийти ко мне, но она не являлась. И долгие, томительные и бесконечно пустые часы, дни, недели, месяцы проходили один за другим, каждый оставляя шрамик в моей душе. Я вздрагивал при каждом звуке, готовый броситься к двери с криком «Мама! Родная, наконец-то ты вернулась», обнять её, прижаться к ней и никуда никогда её больше не отпускать. Но приходили другие, добрые, уставшие, весёлые, но не моя мама. И я всё отчетливее понимал, что уже никогда не увижу родных черт, не почувствую тепла, знакомого запаха её тела. Мне было тоскливо, одиноко и грустно.
Я так и не смог жить у чужих людей, и ещё до школы оказался в детском доме. И там я часто сидел у окна, глядя на футбольное поле, слушая дребезжанье пробегающего мимо старенького трамвайчика и представляя, как за его окнами сидит моя мама. Я чувствовал, что она рядом, но нас разделяет что-то тонкое, незримое и непреодолимое.
Затем была целая череда детских домов. Я помню, как мы, детдомовские детишки, словно стайка потерянных птенцов, сгрудившись, смотрели сквозь дыры в заборе, как мимо нас проходили счастливые девчонки и мальчишки с мамами. Молча, долго, сдерживая слёзы и желание закричать: «Ну где же ты, моя мамочка? Я больше не могу без тебя родная, милая!»
Я рос, мужал, познавал новое, меня считали весёлым и лихим парнем. Но менялось только моё внешнее, внутри меня жил всё тот же маленький белобрысый мальчуган, так и не понявший, почему так странно, несправедливо устроен этот мир. Он рвался из меня порой, чтобы выйти на волю и рассказать всем о себе, о том, что он много лет ждёт маму, кинуться к прохожим и, хватая их за руку, спросить: «Вы не видели её? Она такая... Она самая лучшая, добрая, красивая. Моя мама...»
Когда я уходил в армию, меня провожала толпа знакомых и друзей. Поезд уносил меня всё дальше, а я, высунувшись в окно, высматривал в этой пёстрой толпе только одного человека – мою маму. Мне казалось, она просто опоздала на проводы и вот сейчас бежит по перрону в своём простеньком голубом в горошек платьице, машет мне платком и кричит: «Будь счастлив, сынок! Я буду тебя ждать. Ты обязательно станешь героем! Я верю!»
… Я отслужил, затем приехал в Москву, работал на стройке. Не раз возвращался на берег Волги, где когда-то со мной, ещё совсем маленьким, гуляла мама. Я шёл по хрустящей гальке и разговаривал с ней. Она совсем не изменилась с того времени, как я её запомнил. Я рассказывал о своей жизни, о том, как скучаю без неё, о своей невесте, так похожей на неё. А мама мне отвечала – без слов, взглядом своих небесных глаз, улыбкой. Она говорила, что всё знает, что рада за меня и что всегда все эти годы была со мной.
– Ты чувствовал это?
– Да!
– Не скучай, милый! Я всегда рядом. И не только в шуме прибоя, шелесте листвы, шуме дождя. Я в тебе, твоей любимой. Я буду и в твоей дочке. Ты увидишь, как она будет похожа на меня. И каждый раз, когда она будет обнимать тебя, брать тебя за руки, знай, что это я.
И она не обманула меня. Я смотрю сегодня на дочь и вижу в чертах её лица, глазах, улыбке то, что знакомо мне до боли. И это, наконец, наполнило мою душу, заживило раны в ней. И мне уже не так одиноко на этой планете.
Рисунок автора
