Елена АЛЛАЯРОВА
Часто мне вспоминаются сиреневые деревенские вечера, которые медленно поглощает иссиня-чёрная ночь, так же медленно превращаясь в розовое утро. И вот уже один за другим заводят перекличку петухи, звенят подойниками хозяюшки, щёлкает кнут пастуха. Начинается новый день.
Тем летом нам с двоюродными сёстрами было по 12-15 лет. Уже не маленькие, и по хозяйству помогали, и в подпаски годились. Вечером старшие без вопросов отправлялись в клуб на танцы. Иногда перед танцами показывали кино и мультфильмы, и тогда младшие уговаривали нэнэйку (бабушку) отпустить и их. Целый день старались отличиться, помогали по дому и во дворе.
«Только после кино сразу домой», - нарочито строго говорила нэнэйка. Но она-то знала, что когда часы с кукушкой пробьют полночь, мы ещё не появимся, будем хихикать с соседскими девчатами и мальчишками под окнами. Нэнэйка не ругалась, молча закрывала дверь на крючок. Но шнурок, привязанный к крючку, не забывала перекинуть, чтоб мы могли беспрепятственно войти ночью и юркнуть на печь.
Стоило только петухам зашевелиться на насестах, мы разбегались по домам. Только, вроде, сомкнёшь глаза! «Дили-дзынь-дзынь» - запевает сепаратор. Это нэнэйка сметану делает. «Не встанете молоко пить, всё на сметану пущу», - шутливо грозится она. Сползаем с печи и пьём ароматное парное молоко. Оно пахнет клевером, соломой и... облаками. И когда уже нэнэйка успела подоить корову?! А потом по очереди подставляем под густую струйку сметаны пальцы и слизываем. Тут уж нэнейка шугает нас всерьёз, и мы снова лезем на печь, досмотреть остатки коротеньких летних снов.
...В конце лета за мной приехали родители. В тот вечер в клубе был фильм, и мы, естественно, взмолились, чтобы нас отпустили. Родители долго сопротивлялись, но всё же наша взяла. Велено было вернуться строго к двенадцати ночи.
Какой был фильм, я уже и не помню. Но что за чудная была ночь! Мы медленно шли из клуба и считали падающие звёзды — огромные, как жёлтые сливы. На небольшой поляне посреди деревни присели на старые прогнившие деревья, которые пролежали тут, наверно, сто лет. Вспоминали, как мы провели это лето, хохотали на всю округу, и наши голоса и смех плыли по руслу реки, а в лесу недовольно трещали клювами аисты в своих невероятно огромных гнёздах.
Мальчишки старались говорить на ломаном русском языке, хотя мы и понимали татарский. Но им хотелось блеснуть знаниями перед городскими девчонками. Тут один паренёк оторвал от ствола дерева кору, и все ахнули. Перед нами открылся сказочный, светящийся в ночи мир. Это был фосфор! Не веря своим глазам, мы сковыривали его кто чем мог, украшали ободки, волосы. Целую светящуюся горсть я спрятала в карман.
Мы всполошились, когда небо покрыло зарево. Как обычно, потянув за верёвочку и открыв дверь, просочились в избу. Услышав скрип половиц, зашевелились спящие на полу родители: «Сколько времени?». «Двенадцать где-то...» - только хотели соврать мы, но кукушка в часах опередила, прокуковав четыре часа. Утром был неприятный разговор. Вдобавок к общему горю в кармане я обнаружила лишь серые гнилушки...
Мы уезжали домой, а за нами плыли ароматы свежеистопленной бани, печёной картошки, сена, медового разнотравья... Лёгких не хватало, чтобы впитать эти запахи, сохранить в себе, увезти с собой в серый пыльный город с запахом гари и пластмассы.
