Я часто встречала их в сосновом бору на Тропе здоровья – совсем ещё юную девушку и женщину зрелых лет, неспешно идущих под руку. Они были всегда вдвоём. Девушка низко наклонялась к женщине, что-то говорила, а та смеялась низким голосом, покашливая в кулак. Иногда мне приходилось слышать их. Их трогательные диалоги вызывали у меня живой интерес.
Они удивлялись, умилялись всему тому, что видели, казалось, почти каждое утро. При встрече пожилая женщина здоровалась, кивая мне головой, и источала душевное спокойствие, молодая же очень внимательно, дружелюбно смотрела на меня. Их радостное восприятие окружающего невольно передавалось и мне. Невольно, сами того не подозревая, они стали объектом моего наблюдения и моего желания поближе познакомиться с ними. А случай никак не представлялся. Вскоре мои утренние прогулки стали сопровождаться лёгкой грустью: я не встречала их несколько месяцев.
Осенью, когда пожухлая листва уже хрустела под ногами, а утром веяло холодком от первых заморозков, мне встретилась одна из них – молодая девушка. Я не могла на этот раз упустить встречу. Девушка шла, глубоко погрузившись в свои раздумья, нельзя было не заметить её печального взгляда. «Это вы?» - чуть вздрогнув от неожиданности, растерянно проговорила она, когда я встала, как вкопанная, прямо перед ней. Мы разговорились. Её звали Ирина, а пожилой женщиной была её мать Клавдия. Оказалось, она недавно ушла из жизни. Я молча взяла девушку под руку, мы медленно пошли по тем же тропкам. Чувствовалось, что ей хочется поговорить со мной.
- Знаете, она была чудесной мамой. Мы так хорошо ладили с ней, - с этих слов она начала свой рассказ о своей матери. - В ней было столько тепла, безоглядной душевной щедрости. А ведь она росла в семье, где детей держали в строгости. Мама была старшей, у неё было ещё двое младших братьев. С шести лет она уже была «золушкой» в доме - делала всю посильную работу. Никто за это не поощрял, не хвалил - это было нормой в семье. А вот даже за нелепую провинность следовало наказание. Больше всего попадало ей. В передней части дома на гвоздике висел широкий солдатский ремень деда. Так вот этот ремень при любой детской оплошности мог впиться в мягкое тело ребёнка, – с ужасом продолжала рассказывать девушка. - Он угрожающе висел на одном и том же месте много лет, вселяя страх. Однажды моя мама собрала в саду целую корзину ягод. Кто-то окликнул её с улицы, она побежала на зов, но, споткнувшись обо что-то, растянулась в луже прямо с корзиной ягод. Так вместо жалости её наказали за невнимательность. Мама рассказывала, что в такие минуты моя бабушка представляла собой сгусток неуправляемой энергии, словно дьявол вселялся в неё. Девочка повторяла: «Мамочка, прости». Но та словно и не слышала её мольбы о прощении. Удары, как укусы змеи, жалили то в одно, то в другое место, главное, она закрывала лицо ручками, чтобы там не было синяков. А назавтра девочка - моя мама - надевала длинную юбку, рубашку с длинными рукавами, чтобы никто не заметил её багрово-синих ссадин на теле. В такие минуты она от страха не чувствовала физической боли, была боль внутри неё - горькая обида, что мать не внимала её словам прощения. И всё же наступил тот день, когда рука матери застыла с поднятым ремнём над её головой… В этот раз девочка произнесла с твёрдостью в голосе, сжав ручки в кулачки и вытянувшись в струнку, неожиданно откуда взявшиеся в детской головке слова: «Мамочка! Сердце матери всегда прощает». Эти слова заставили мать опомниться, и следующих ударов не последовало. Что она чувствовала к своей матери? Часто она видела задумчивое, усталое от работы лицо, огрубевшие руки, копающиеся в садовых грядках, видела, как мать с усердием тёрла их грязное бельё на стиральной доске, наклонившись над большим оцинкованным корытом, время от времени вытирая испарину на лбу. И в ней пробуждалась жалость к своей матери. Ей хотелось подойти и обнять мать, прижаться к ней. Но излишняя суровость, властность матери, вселившие в неокрепшее детское сознание внутреннюю скованность, страх, зажатость, мешали девочке проявлению чувств к ней. А для матери сама мысль, что она допускает ошибку по отношению к дочери, была неприемлема. Девочка взрослела, а всё остальное было делом времени. Она научилась читать и выбирать хорошие книги, анализировать поступки людей. Бывая в гостях у своих подруг, видела, какие доверительные нежные отношения между родными людьми. Уже не было синяков на теле девочки, но холодная отчуждённость между матерью и дочерью оставалась...
- Став старше, моя мама уже знала, что если она станет со временем мамой, то всю свою любовь она будет отдавать своему ребёнку, иначе зачем же производить его на белый свет. Она дала мне всё то, что не получила сама. Всегда говорила, что я самая лучшая дочь на свете и у меня всё получится! Дети чувствуют любовь родителей, их не обмануть. Вы понимаете?! - глядя на меня бездонно-голубыми глазами, утвердительно говорила Ирина. В ответ я лишь качала головой, всецело соглашаясь с ней. Вскоре мы вышли с ней из зелёной зоны города. Дальше нам было не по пути. Я больше не встречала её. Гуляя по тем же тропкам, если мне позволяет время, я вспоминаю этих двух женщин и эту историю, оказавшую на меня сильное эмоциональное воздействие.
А.Нигорская.
